В кино сейчас показывают «Сказку для старых». По сюжету фильма, криминальный авторитет по кличке Батя отправляет своих «подопечных» на поиски бандита Мули. Загвоздка в том, что преступника похоронили несколько лет назад, а вот люди его видели недавно сразу в трёх городах: Санкт-Петербурге, Новосибирске и Ростове. Режиссёр фильма Роман Михайлов назвал свой фильм «эзотерическим трактатом или просто волшебной сказкой». «Четвёртая стена» поговорила с автором фильма и узнала, какую роль мифология и ритуалы играют в криминальной драме о бандитах.
— Как вы пришли в кино и поняли, что оно вам нравится?
— Всю жизнь я занимался театром — теорией и практикой, постановками. Театр сакрален, в нём есть глубинность, ритуальность, выхватывание мгновения здесь и сейчас. Кино же замешано на технологическом прогрессе — его не было изначально у человека. Всю жизнь я относился к кино пренебрежительно: рассматривал его как недо-искусство, как некое извращение и излишество. Без кино же человек как-то жил и познавал мир, мыслил и любил. Кино появилось в результате странной деформации реальности: человек понял, что если картинки быстро проматывать, то будет возникать иллюзия явления «здесь и сейчас». Очень странная аномалия, которой нет у животных и другой формы жизни. Кино — уникальный человеческий опыт.
В 2019 году у меня был эмоциональный надлом. Я снимался в кино как актёр, а потом захотел снять собственный фильм — амбициозный полный метр. Мне показалось интересным, смогу ли я перенести свои истории и рассказы в эту форму. Конечно, я немного почитывал теорию кино, Делёза… К тому же, есть момент, который связан с моей научной деятельностью, — [монтажные] склейки.
У меня есть трактаты об узорах, ритуалах в языках — там много внимания уделяется склейке. Монтаж же работает со склейками непосредственно. В моей научной деятельности были миры и реальности, которые искусственно раздробили на кусочки. Процесс склейки большого из малого — целое искусство. Это страннейшие интуитивные ощущения, которые нарабатывались годами.
— Как вы перешли от научной деятельности к творческой?
— В интернете есть расхожее мнение, что я всю жизнь занимался наукой, а потом начал снимать кино. Кто-то это запустил, так и пошло. Это глупость полнейшая. Я всю жизнь интересовался театром и занимался его практикой. То же касается и литературы: у меня есть философские работы, сказки и странные романы.
— Вы много говорите о мифологической составляющей вашей работы. Отражается ли это в вашем творчестве?
Конечно. Всё пронизано мифопоэтикой — это основной лейтмотив. Для меня творчество во многом ритуально и сакрально. Я не даю определений, что такое ритуал, — это очень интуитивное явление, некая живая сущность, которая селится внутри общества, человека и его сознания. Язык можно описать примерно так же, только это нечто текучее. Мы ни в одном понятии и концепте не можем докопаться до конца. Можно спросить, что это такое, но мы всё равно будем подменять понятия, пока не договоримся о чём-то интуитивном. Что такое чувство, эмоция, взгляд? Всё это непонятно, но мы это чувствуем и можем об этом говорить.
— Есть ли у Вас собственные ритуалы?
Жонглирую. Я очень долго этим занимался, даже изобрёл свой стиль. Жонглёрское дело — это тоже мир склеек и трюков, определённый язык. В фильме «Сказка для старых», например, есть кадры, где я кручу карты. Я специально не взял профессионального актёра, а сам сыграл, чтобы с картами поработать. Это определённый вид терапии для меня.
— Что было самым трудным в съёмке фильма?
У нас не было денег. Вообще. К тому же, очень трудно было собирать людей, у всех свои графики — трудно было состыковать, найти локацию. Вот в этом и были проблемы. Потом началась пандемия, и всё встало на год. Наступили неподвижность и засуха, но всё равно мы прорвались.
Я могу вам дать рецепт того, как совершить прорыв. Во-первых, нужен сценарий, которым вы горите, о котором не можете не думать. Во-вторых, нужны актёры, которым вы доверяете и на которых интересно смотреть, даже если они молчат. Так мы и сделали наш фильм — странный и нестандартный. С Федей Лавровым (актёр — Прим. ред.) мы начали делать этот фильм, как некую лабораторию, эксперимент. Старались делать минималистично, без декораций и излишеств. Есть концепция бедности, которой я придерживаюсь во всём, — в литературе, театре, науке. Если можно что-то исключить, то лучше так и сделать. Поэтому в театре, например, я всегда работаю без декораций. Кстати, планируем снимать второй метр, сумеречную мелодраму. Фильм будет посвящён таинственной секте, похожей на харизматов 50-х.
— Есть ли режиссёры, на которых вы ориентировались или кем вы вдохновлялись?
Вообще нет. Я очень плохо знаком с западным кино. Фильмов Голливуда я смотрел мало, их можно по пальцам пересчитать. Мой бэкграунд — индийское, бенгальское кино. Оно меня очень интересовало: я ведь язык учил через него. Долго жил в Индии и изучал местный театр. Болливуд меня интересует в том числе — он интересен наивом, абсурдностью и драматургической смелостью. Мы на это смотрим и думаем, что оно не может существовать: такой же абсурд. Но оно существует. Просто надо принять эти правила игры: если мы их этого не сделаем, то они будут казаться бредом. Многие Болливуд так и воспринимают: «Как можно смотреть на десятиминутные синхронные танцы?» Это нужно просто распробовать, вкусить и впустить в себя.
У меня нет ориентиров ни в литературе, ни в театре, ни в кино. Нет авторитета. Моя интенция –— быть предельно независимым, всегда так было.
— А как вы относитесь к современной массовой культуре?
Я вообще с этим не знаком. У меня нет ни телевизора, ни радио. Я живу довольно изолированно. Массовая культура меня не касается и не интересует. Даже критиковать её не имею права, ведь я совсем ничего не знаю о ней. Если брать Голливуд, то я не могу его воспринимать, вообще. Меня укачивает. Был два раза в кинотеатре — на «Матрице 4» и на мультике один раз. Меня и там, и там вырубило — просто уснул. Не из-за того, что скучно, а потому что не выдержал этот ритм. Меня укачало физически.
— Каковы ваши правила работы с фильмом? Не все же понимают такие высокие концепции.
Смелость. Не будет смелости — не будет ничего. Кино — это проявление заострённой воли. Нужно очень хотеть снять фильм и быть уверенным в нём, нужно гореть идеей. Тогда все обстоятельства начнут складываться, а нужные люди будут подтягиваться. Есть люди, которые боятся высказываться и боятся критики. Они ранимы. Я тоже ранимый, но при этом не боюсь ни критики, ни журналистов. Мне абсолютно плевать, кто и что напишет или скажет. У меня есть высказывание и собственный вкус: я вижу, что получается, а что — нет.
Смелость проявляется через волю. Воля прорывается через обстоятельства. Ты берёшь свою вселенную и говоришь всем: «Вот, смотрите! Взгляните на мою ситуацию: у меня нет защиты». Например, если бы я в театре ставил классику, то она бы меня защищала, потому что оригинальное произведение уже принято. В моём случае этого нет — лишь авторские вселенные. Вы можете плюнуть туда, а я беззащитен. Но я всё равно искренне проявляю эти вселенные, полностью обнажаясь в них. Это и есть смелость. Я не боюсь быть непонятым. Иначе вы бы обо мне никогда не услышали.
Должна быть точка зрения в прямом смысле, например на пространство-время. Это и отличает режиссёра: свой ритм, кадр, то, как он смотрит на вещи. Нужна независимость в том, что ты делаешь. Многие люди думают: чтобы снять свой фильм нужно с кем-то познакомиться, найти связи, продюсеров или пройти курсы. Плоды, которые они выдадут, будут очень стандартными: там не будет ничего нового. У независимости ценность больше. Есть много независимых творцов, которые не ориентируются на каких-то продюсеров или других режиссёров, — так лучше для нашей реальности, в этом больше свободы. Свободы в плане мышления. Сделанный на коленке, странный, честный фильм намного ценнее, нежели бюджетная и дорогостоящая работа.
— А что вы бы тогда посоветовали тем, кто только собирается что-то снимать?
Независимости. Не слушайте никого. С детства вам объясняют, что вы беспомощны, что есть авторитеты: писатели, поэты, учёные. Вот они крутые, а вы никто. Чтобы существовать, вам нужно принять эту иерархию и правила. Только вот делать нужно не благодаря, а вопреки. Можно сделать шедевральное кино, если у вас есть внутренний огонь и искреннее желание.